Рояль волновался, он будто хотел убежать по лужам ночного проспекта в продрогшую бездну. Мелодия нежностью с неба лилась не спеша, и свет фонаря разрезал черноту, как кинжал, и время тянулось замкнувшимся мигом отъезда.
Рояль торопился. Он словно пытался взлететь, и слезы стекали по стеклам оранжевой грустью. И не было сил у него эту муку терпеть. Рояль торопился как будто чего-то успеть. Он был не согласен, что в миг этот было так пусто.
А дождик ночной луж касался, как звуков рука. Он тоже куда-то спешил через ночь переходом по клавишам черным и белым: он словно ругал и тех - кто не верил, и тех - кто надежды слагал в значки никому не известного древнего кода.
И было тревожно и пусто. Одни лишь шумы врывались в мелодию эту спешащей походкой. И мир акварельный был снова как будто размыт пятном светофора, гудками, шуршаньем из тьмы в шаги убегающей в дождик случайной красотки.
Рояль не смолкал, продолжая шептать о любви. Последний романтик среди этой мокнущей ночи. Ему светофор, растворяясь, твердил: - Погоди! Рояль сомневался. Он брызги, как звуки, ловил. И очень хотел достучаться... Не просто, - а очень.
И вдруг над дворами во тьме зазвучал саксофон. Он вторил мелодии сердца ещё не рождённой. Реально. То было не эхо. Не призрак. Не сон. И значит, романтиком быть оставался резон: негромко играть, устремившись сквозь дождь убежденно.
< 23 августа 2004 года > Михаил Мазель musicgeo@mail.ru
